Владимир Юдин: Мне необходима жизнь на острие

17.09.2017 13:41

Владимир Юдин: Мне необходима жизнь на острие «Я и так на работе устаю, мне еле-еле сил хватает телевизор смотреть», – говорила мама дяди Фёдора из мультфильма про Простоквашино. Её словами многие люди могут сказать о себе. Но только не Владимир Юдин – доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач РФ, главный пластический хирург Рязанской области. Он после работы ещё и самолёты пилотирует, и картины рисует, и общественной деятельностью занимается. «7info» попытались выяснить у своего гостя, как ему удаётся добиваться результатов в таких разных видах деятельности, и поговорили о многом другом.

– Владимир Александрович, вы и врач, и лётчик, и художник. Как вам удаётся всё это сочетать и что сейчас больше заставляет биться Ваше сердце – операции, полёты на самолёте или рисование?

– Человек – это целый мир, у меня много разных интересов. Но, прежде всего, я хирург, это моя профессия. Меня вдохновляет всё, что сейчас происходит в хирургии: если раньше хирургия – это были скальпель, зажим, игла, то сейчас это компьютерные технологии, роботизированные эндоваскулярные, эндоскопические операции.

– Технологический прогресс в медицине очевиден, в том числе и в отечественной. Но, нельзя не признать, что в целом, в нашем здравоохранении сейчас не всё так радужно. По некоторым оценкам, она отстала от западной лет на двадцать. Согласны ли вы с такой точкой зрения?

– Отстала… Смотря в чём. Расходных материалов, оборудования современного у них больше, но с точки зрения интеллекта мы опережаем, не сомневаюсь нисколько. Традиции советской, российской школы не уступают западным традициям. Наша высшая школа развивается, в РГМУ появилась уникальная форма обучения на животных: студенты теперь могут на живую оперировать (с точки зрения конвенции о защите прав животных всё соблюдено), получают специализацию. А с точки зрения оборудования – что ж поднатужимся и преодолеем отставание.

– Что бы вы изменили в нашей системе здравоохранения, если бы у вас была возможность принимать ответственные решения на высоком уровне – например, на уровне президента или министра здравоохранения?

– Если бы отменили закон, который лишил главврачей права самим определять, что купить, на что потратить средства, тогда случился бы прорыв. А сейчас мы зависим от того, что нам дадут, а дать могут какую-то дрянь, которую мы через некоторое время выбросим. Считаю, надо доверять главврачу: дать деньги, потом спросить с него, что он сделал, на что потратил, чтобы это было не в ущерб населению. Так было бы лучше, а сейчас дошли до абсурда – канцелярские кнопки приобретаем по аукциону. И ладно бы кнопка, а то ждём аукциона, чтобы отдать лекарства больному. Может быть, я ретроград, но если раньше я сам знал, что выбрать, то сейчас обязан назначать лекарства по стандартам, если назначу другое лекарство – получу штраф. Мы сами себя загнали в угол, страховые компании фактически обкрадывают больных. Это противоречие надо корректировать.

– Хирург – профессия во многом экстремальная, пациенты всегда бояться операции больше, чем какой-либо терапии, и это объяснимо. Есть ли операции, которые вам больше всего запомнились?

– Больше запоминается худшее, чем хорошее, как это ни парадоксально. Конечно, есть хорошие моменты, которыми я могу гордиться – хотя к этому нужно относиться философски…

– Не секрет, что врачи в нашей стране зарабатывают немного. Конечно, есть разные категории докторов, но в целом рассчитывать на высокую зарплату врачам не приходится. При этом конкурс в медуниверситет стабильно высокий. Зачем люди идут в эту профессию?

–Как вы уже сказали, это во многом экстремальная профессия. Не секрет, что продолжительность жизни хирурга, лётчика, молотобойца – 60 лет. И, тем не менее, есть люди, которым жизнь на острие, самопожертвование, необходимы, в них это генетически заложено, они не могут без этого, им не будут платить, а они всё равно будут работать. У нас было в 90-е годы совсем уж плохо, моя жена плакала - на хлеб не хватало. Знаете, тенденция зарплаты медикам во всём мире имеет перекосы. Я недавно приехал из Испании: врачи муниципальные там получают такие же деньги, как у нас, это иллюзия, что там лопатой загребают. Те, кто работает в престижных учреждениях или коммерческие врачи, получают много.

Если ты подготовленный специалист и идёшь работать на деньги, иди в коммерческую клинику, сейчас у нас для этого широкие возможности. Но нельзя думать, что если ты пойдёшь, например, в пластическую хирургию, манна небесная тебе посыплется – это большая иллюзия. Пластическая операция – самая тяжёлая в плане исполнения. Это работа со здоровым человеком, и если вы что-то сделали не так, значит, изуродовали, и вы плохой специалист. Лёгких денег в медицине не бывает, и будущие медики должны это знать.

– Мы уже заговорили о пластической хирургии, которой вы посвятили себя последние годы…

– Мне не очень нравится, когда меня связывают только с пластической хирургией. Я ведь многофункциональный хирург, у меня семь сертификатов по хирургии: ортопедия, колопроктология, общая хирургия, сосудистая хирургия, травматология, челюстно-лицевая хирургия, организация здравоохранения. Пластическая хирургия подразделяется на две категории – это реконструктивно-пластическая хирургия и эстетическая. Реконструктивно-пластическая хирургия – это операции, которые избавляют от последствий травм, заболеваний, врождённых аномалий. А эстетическая пластика – это хирургия возрастных изменений покровных структур лица, любых участков тела.

– Вы занимаетесь именно эстетической хирургией. С пластикой связаны определённые этические проблемы, которых нет в других областях медицины. Отговариваете ли вы пациентов от операций, когда видите, что они им на самом деле не нужны?

– Абсолютное кредо: я никогда не соглашаюсь на операцию в связи с возрастными изменениями лица без обсуждения с пациентом необходимости операции. Говорить: «Отлично, давайте, ложитесь под нож, и я вам всё сделаю» – это неправильно, нечестно и подло. Надо помнить, что лицо неважно, важно содержание, человек с возрастными изменениями не становится плохим, он может быть умным, обаятельным и т. д. Но если возрастные изменения – источник конфликтов в семье, препятствие в карьере, то мы обязаны помочь. Тут нужен взвешенный подход.

– Эти операции проходят ещё и под наркозом.

– Тут есть разные подходы, может применяться и местная анестезия. У всех разный порог чувствительности, есть пациенты, которые переносят под местной анестезий даже полную подтяжку лица – памятник ставить таким женщинам нужно, но они не хотят наркоза и отлично всё выдерживают. Хочу отметить, что когда человек идёт на операцию не в борьбе с болезнью, а в стремлении к совершенству, он способен выдержать гораздо больше.

– То есть анестезия всеми переносится по-разному?

– Всё зависит от настроя, когда как на Голгофу идут, то всё сложнее переносится. У всех мозги одинаковые, а мыслят все по-разному: один спит и ничего не чувствует, другой говорит, что всё слышал, что мы говорили, хотя мы ничего такого не говорили! Нейронные взаимодействия, синоптические связи разные. Подбор лекарственных средств идёт по стандартам, но могут проявляться индивидуальные особенности. Но, в целом, современное анестезиологическое обеспечение достигло очень высокого уровня, и редко когда пациенты жалуются, что им было больно или неприятно.

– Спортсмены перед соревнованием часто выполняют какой-то ритуал, чтобы всё прошло хорошо. А у вас есть какой-то личный ритуал перед операцией?

– Нет никакого ритуала. Если идёшь на операцию, которую не так часто делаешь, то перебираешь в голове все нюансы, которые могут встретиться, книжку откроешь, ещё раз посмотришь, где, что, а если рутинная операция, тогда всё более спокойно. Хотя рутинных операций, в общем, не бывает. Любая операция сложная, ведь организм непредсказуем.

– А теперь поговорим о вашей общественной деятельности. Почему вы присоединились к Общероссийскому народному фронту (ОНФ) и получаете ли удовлетворение от своей деятельности в этом движении?

– У самого истока ОНФ я был одержим тем, что наш президент так умно сделал: создал око, чтобы видеть, что происходит в мире чиновников. Сейчас всё немного трансформировалось в другую форму. ОНФ не должен быть прокурором, нельзя, чтобы экзальтированные люди оценивали ситуацию, всё должно быть взвешенно. Мы не являемся противниками правительству области и правительству РФ, наша задача помочь, выявить, подсказать, причём аккуратно. Учитывать конкретные возможности, реальные условия. Меньше ли стали воровать, благодаря ОНФ? Не знаю. Но мы помогаем, подсказываем, как решить конкретные задачи на местах.

– Вы достигли результатов не только в медицине. Как вы выбрали профессию врача, ведь у вас так много разных интересов?

– Да от безысходности я её выбрал. Всю жизнь мечтал стать лётчиком. Сразу не получилось, я очень сильно огорчился, ушёл в армию. Там у меня был друг-фельдшер, и он меня сбил с толку: мы вместе поступили в мединститут, и уже деваться было некуда. Я по натуре такой, что люблю добиваться результатов, поэтому пошёл в хирургию. Но в 2007 году приобрёл-таки профессию лётчика, о которой мечтал, всё время во сне летал, фильмы про авиацию смотрел. Прошёл обучение в Рязани, в Питере и в Калуге, получил свидетельство пилота сверхлёгкой авиации. Самое незабываемое – первый полёт – это было в Турлатово, 12 апреля. Я был в счастье, летел, пел. В 60 лет состоялся мой первый полёт – самое время.

– А как вы стали художником?

– Ещё в детстве было стремление рисовать шаржи на друзей. Но научился рисовать уже взрослым, первый этюдник по моей просьбе мне дал мой друг Василий Колдин (художник, директор Рязанского художественного училища). С тех пор у меня уже прошло 15 выставок.

Источник