Венчурное бессмертие. Как личный врач Малкольма Форбса стал международным консультантом и инвестором

Дружба с Малкольмом помогла молодому врачу обзавестись самыми блестящими деловыми контактами, которые в сочетании с природным шармом, любознательностью и предприимчивостью вскоре сделали марокканца влиятельным консультантом по инвестициям. Он даже основал собственную компанию, занимавшуюся дорогой недвижимостью по всему миру. От отца Альхалил унаследовал арабский язык, от матери-француженки — французский. Кроме того, доктор Байнбайн освоил еще пять языков — английский (он гражданин США), немецкий, испанский, португальский, иврит и китайский. Впрочем, последний он мог и не выучить, если бы действительно удалился от дел, как рассчитывал в свои 44 года.

В 2001 году Альхалил купил дом на Гран-Канарии и несколько лет кряду наслаждался пляжной жизнью: «Я был профессиональным волейболистом, я купался, катался на велике, бегал. Это все, что я делал. С работой я завязал».

Но в 2005 году казалось бы раз и навсегда заведенный распорядок жизни рухнул. На пороге его дома появилась знакомая из Вьетнама с самыми серьезными намерениями. В общей сложности она приезжала к нему пять раз. «Она была настойчива, как черт. Всякий раз, когда она приезжала, она жила у меня по месяцу. И наконец я сдался», — рассказывает Байнбайн Forbes. Женщина настаивала на том, чтобы Альхалил познакомился с ее приятелем — cыном китайца и малайки из Сингапура Финьяном Таном. «О’кей, о’кей, — сказал сломленный нешуточным натиском Байнбайн, — послезавтра я буду на юго-западе Франции, и, если твой друг действительно хочет со мной встретиться, я смогу пообедать с ним между восьмью и девятью тридцатью вечера, скажем, в Бордо. И это единственное время, которое у меня свободно в ближайшие 15 лет». Это был, конечно, способ сказать ей «нет, спасибо большое, мне это все неинтересно». Каково же было удивление Альхалила, когда вьетнамка сообщила, что Финьян Тан успеет прилететь из Сингапура в Бордо и встретится с доктором Байнбайном.

Финьян Тан окончил Кембридж, работал в Shell и Goldman Sachs, cлужил заместителем министра торговли и промышленности Сингапура. Перед ним, в частности, стояла задача превратить Сингапур в «Кремниевую долину Азии». Опираясь на свой технологический и финансовый опыт, Финьян впервые попробовал себя в венчурных инвестициях, курируя правительственный фонд объемом в $1 млрд, и понял, что это его стихия. Вскоре он возглавил азиатско-тихоокеанский департамент в Draper Fisher Jurvetson. В 2000 году Финьян вложил $7,5 млн в китайский поисковик Baidu. На тот момент в Baidu работало всего 15 человек, компания вышла на рынок месяцев девять назад и никого особенно не возбуждала. В отличие от многих венчурных инвесторов Финьян Тан не был склонен охотиться в стае. И тогда, и сейчас он предпочитает полагаться на собственную интуицию и рисковать. «Я пришел, увидел, мне понравилось, я взял», — вспоминает Тан, как приобрел 25% Baidu. К моменту выхода Baidu на NASDAQ в 2005 году эта доля оценивалась в $500 млн. Кстати, доля самого основателя Baidu, китайского миллиардера Робина Ли была ниже и составляла только 22%. Сегодня рыночная стоимость компании составляет более $60 млрд.

Окрыленный первым значительным успехом Финьян Тан основал в 2005 году собственную венчурную компанию — Vickers Venture Partners. Он задумал ее как глобальный фонд и считал, что для развития за пределами Азии ему нужен именно такой человек, как сын араба и француженки, врач и друг Малкольма Форбса из Нью-Йорка, проживающий по стечению обстоятельств на Гран-Канарии. «Он искал человека, который будет покрывать Ближний Восток, Европу и Северную Америку в одном лице», — рассказывает доктор Байнбайн.

Китайское чудо, не вполне внезапное, но достаточно стремительное, Альхалил, удалившейся на Гран-Канарию, проглядел. Рассказы Финьяна Тана при их первой встрече в Бордо поначалу показались Байнбайну «небылицами». «Послушайте, я сделал 125% IRR на вложенные деньги за последние пять лет», — сообщал Тан. «Где, на Марсе, Юпитере или, может быть, на Луне?» — недоумевал Байнбайн. Тем не менее, будучи азартным игроком в покер, он решил лично разобраться, как обстоят дела в Китае. Уже во время первой поездки у Альхалила появилось устойчивое ощущение, что он «оказался на вокзале за минуту до отправления поезда и главное — успеть добежать до кассы». Тем не менее поначалу Альхалил предложил $1 млн и свою помощь только на первые три месяца: «Я представлю тебя моим друзьям по миру и затем вернусь на свой остров».

Так они стали работать вместе. Правда, обещанные три месяца растянулись на дюжину лет. Сегодня Альхалил Байнбайн — вице-президент Vickers с офисом в Сан-Диего. У Vickers есть еще четыре офиса — в Сингапуре, Шанхае, Гонконге и Нью-Йорке, вскоре откроется офис в Сан-Франциско. Компания привлекла в четыре фонда $356 млн, сейчас стоимость активов оценивается в $2,2 млрд. Чистая стоимость четвертого из фондов выросла более чем в пять раз, и Vickers-IV, согласно Preqin, был признан лучшим из фондов, созданных в 2012 году. В портфеле Vickers — стартапы в сфере биотехнологий, телекоммуникаций, медиа, потребительских и финансовых сервисов, такие как Cambridge Industrial Trust, Matchmove, Asia Food channel, — всего 34 компании.

Рассуждая о своей стратегии, Тан перечисляет три фактора: «Когда мы смотрим на компании, мы прежде всего обращаем внимание на сферу, сектор. Это должна быть очень сексуальная сфера, которая растет быстрее всего. Даже если компания, которую вы выбрали, в конечном итоге окажется не лучшей, а будет второй или третьей, прилив поднимет все лодки. Во-вторых, компания должна обладать внятным конкурентным преимуществом перед остальными. И, наконец, самое важное — это команда». Первые годы Vickers концентрировался исключительно на рынках Китая и Юго-Восточной Азии, но в 2012 году наметился серьезный атлантический разворот. Правда, в изложении Альхалила он выглядит чистой случайностью в духе какого-нибудь авантюрного романа.

Доктор Байнбайн был поначалу единственным некитайцем в руководстве компании. И однажды понял, что просто обязан выучить китайский язык. Он отправился в Пекин на три месяца и стал по девять часов в день заниматься китайским. Пекин медленно обретал лоск мировой столицы, поэтому главной проблемой для любого европейца, оказавшегося в городе, была еда. К тому же доктор Байнбайн в тот момент придерживался вегетарианства. Былые заслуги его отца позволили договориться с посольством Марокко, чтобы их повар снабжал его пищей. Как-то дипломат, который приносил Альхалилу еду, из-за обычной для компатриотов страсти к совместному времяпрепровождению стал уговаривать его отправиться в какой-нибудь бар. Альхалил, который и теперь не пьет алкоголя, отказывался, ссылаясь на жесткий распорядок дня и уроки китайского. Но в итоге вынужден был согласиться, чтобы дипломат не счел отказ проявлением снобизма, не вполне бонтонного для сына личного секретаря короля Марокко.

Альхалил вспоминает, что в баре, где они оказались, было очень накурено — а доктор Байнбайн не выносит сигарет. Им с трудом удалось найти место, где было поменьше дыма. За столом сидела компания европейских мужчин, пили виски. Они разговорились, один из них оказался управляющим Центрального банка Турции, у которого была травма спины. Альхалил — ортопед по специальности — вызвался помочь. Он еще не знал, что профессия, которая когда-то свела его с Малкольмом Форбсом, подарила новый неожиданный поворот в судьбе. С турецким банкиром у него завязалась дружба. На обратном пути из Китая Альхалил навестил его в Стамбуле, банкир нанес ответный визит на Гран-Канарию со всей своей многочисленной семьей. Прошли месяцы.

И вот однажды, ожидая оформления новой визы в Китай, Альхалил случайно, чтобы убить пару дней, заехал проведать друга в Стамбул. Он остановился в гостинице, и ему позвонил зять банкира Ахмет Юсал: «Халил, ты врач по профессии и одновременно венчурный капиталист. Я инвестировал в одну компанию в Сан-Диего. Ты не мог бы посмотреть на них для меня». «Чем они занимаются?» — «Биотехом». — «О, нет. Я не занимаюсь биотехом. Это слишком рискованно!» — отрезал Байнбайн.

Финьян Тан говорит: «Все, что мы делаем, находится в неизведанной плоскости. Это ключевое обстоятельство. Если мы не находимся в неизведанной плоскости, это не венчурный капитал». Одна из особенностей Vickers — технология принятия решений. Если большинство инвестиционных комитетов требует единогласного голосования о вложениях, то в Vickers действует рейтинговая система: каждый член комитета может дать оценку инвестиции в диапазоне от 1 до 5. Всего решение должно набрать 22 балла. При этом ставить тройку не разрешается. Тану не по душе позиция воздержавшегося. Есть и еще один нюанс. Члены комитета имеют так называемую серебряную пулю. Они могут инвестировать до $1 млн в компанию, не получившую достаточного количества баллов. Финьян Тан поясняет: «Если посмотреть назад, то сделки, которые всем нравились, оказывались наихудшими. Потому что дело должно быть потусторонним, оно должно быть необычным, оно должно быть уникальным и неслыханным».

Именно о таком деле и рассказал Байнбайну зять его турецкого друга Ахмет. Они сидели в ресторане. Было уже около полуночи. И Байнбайн вдруг почувствовал, что рискованный биотех может оказаться подарком судьбы. Выяснилось, что инициатором инвестиции в Сан-Диего был Севдет Самикоглу, одноклассник Ахмета по элитному стамбульскому Роберт-колледжу. Он недавно устроился финансовым директором как раз в этот биотехнологический стартап. Уже в ночи они созвонились и договорились о встрече в пять утра (Севдет в тот день улетал в Нью-Йорк). На этой встрече Альхалил попросил соединить его с основателем стартапа — другим турком, Османом Кибаром, который тоже окончил Роберт-колледж, — компания поначалу была делом однокашников и их семей. Кстати, и Севдет, и Осман очень скептически отнеслись к интересу, проявленному Vickers. До этого они избегали сотрудничества с венчурными фондами. Но Байнбайн, предчувствуя, что встретил то самое потустороннее, необычное, уникальное и неслыханное дело, действовал быстро и нахраписто. Через 17 часов он уже встречался с Османом в Лос-Анджелесе.

Осман Кибар назвал свой стартап Samumed — «саму» означает в дзен концентрацию при занятии рутинной работой. Осман сконцентрировался на генах Wnt, которые являются коммуникационной системой клеток организма. Samumed работает над целым рядом препаратов, которые направлены против облысения, артрита, остеопороза, рака, болезни Альцгеймера, множества других заболеваний, — если стартап добьется успеха, то он изменит жизнь миллионов людей, а ее новую продолжительность сегодня даже трудно себе представить. Якобы Байнбайн, поверив в Samumed, даже решил отказаться от вегетарианства. Почему бы не съесть мяса, если старость будет побеждена в обозримом будущем?!

Финьян Тан считает биотех той самой «сексуальной сферой», за которой будущее, и наращивает присутствие компании в США, признанном лидере медицинских технологий. Vickers стал инвестировать в Samumed в 2012 году, сегодня вместе с соинвесторами он владеет 11% компании. Исходя из последнего раунда инвестиций Samumed стоит $6 млрд, а состояние Османа Кибара Forbes оценивает в $2 млрд. Vickers собирает сейчас пятый фонд объемом $250 млн, который должен быть закрыт в июле. Финьян Тан подтвердил Forbes, что ищет партнеров и на российском рынке, который является для него новым и перспективным. Тан планирует наращивать инвестиции в Samumed, хотя это, разумеется, не единственный проект фонда. Другой биотехнологический стартап Vickers — SiSaf — базируется в Белфасте. В Сингапуре Vickers поддерживает Guava Holdings (сфера услуг), крупным проектом остается электронная платежная система Matchmove и финансовая платформа Spark.

Тан утверждает, что около 28% компаний, в которые инвестировал Vickers, потерпели неудачу, что не так уж и плохо, учитывая, что средний показатель по венчурной отрасли составляет 50%. Более 36% из успешных сделок вернули первоначальные инвестиции в пятикратном размере. Но Samumed обещает не только деньги. Речь идет по крайней мере о бессмертии.

Читать также: Средство Макрополуса: как стартап Samumed стал одним из самых дорогих в мире